Книжная полка. Стефан Цвейг — Подвиг Магеллана, или Копилка эрудита

30-1

«Подвиг Магеллана» Стефана Цвейга я решил прочитать по рекомендации. Взялся с воодушевлением, а закончил книгу по наитию. Несколько раз рука порывалась бросить это достаточно скучное, пресное и напыщенное чтение, но всё-таки мало-по-малу приблизился к последней странице этого беллетризированного жизнеописания.

Не буду далеко ходить. Эта книга мне откровенно не понравилась. Для себя ещё раз отметил, что всё-таки русскоязычная и белорусскоязычная литература для меня ближе. Возможно, это связано с тем, что я являюсь носителем этих языков.

Наиболее меня смутил напыщенный идеализированный стиль автора. Не смотря на исключительную документальную точность, главный герой Фернан Магеллан предстаёт на страницах книги исключительно положительным, почти небожителем. Во время чтения с десяток раз у меня возникало желание подсчитать, сколько раз Цвейг произнёс имя Магеллана. Утруждаться я не стал, но славословят  Магеллана через предложение. Причём происходит это в напыщенной растянутой форме: то что можно уместить в предложение у Стефана Цвейга превращается в абзац, если не в главу.

Ни одного диалога, полное отсутствие сюжетной линии, ни одного раскрытого образа. Даже Магеллан на страницах книги представлен пресным и невыразительным. Я так и не смог нарисовать в своём воображении цельный образ этого, бесспорно, выдающегося путешественника и авантюриста. Про других героев повествования даже н стоит рассуждать…


В книге большое гастрономическое начало. С первых слов воспевается ода пряностям. Не могу удержаться и привожу этот отрывок целиком:

«…В  начале были пряности. С тех пор как римляне в своих путешествиях и войнах впервые  познали прелесть острых и дурманящих, терпких и пьянящих восточных приправ, Запад уже не может и не хочет обходиться как на кухне, так и в погребе без especeria — индийских специй, без пряностей. Ведь вплоть до позднего средневековья пища северян была невообразимо пресна и безвкусна.

Пройдет  еще немало времени, прежде чем наиболее распространенные ныне плоды — картофель, кукуруза  и помидоры — обоснуются  в Европе;  пока  же мало кто подкисляет кушанья лимоном, подслащивает сахаром; еще не  открыты изысканные тонические свойства чая  и кофе; даже  государи  и знатные люди ничем, кроме тупого  обжорства,  не  могут  вознаградить  себя  за бездушное  однообразие трапез.  Но  удивительное  дело: стоит  только  в самое  незатейливое  блюдо подбавить одно единственное зернышко индийских пряностей — крохотную щепотку перца, сухого мускатного цвета, самую малость имбиря  или корицы — и  во рту немедленно  возникает   своеобразное,   приятное   раздражение.  Между  ярко выраженным мажором и минором кислого и сладкого, острого и пресного начинают вибрировать   очаровательные   гастрономические  обертоны  и   промежуточные звучания. Вскоре еще не изощренные, варварские вкусовые  нервы средневековых людей  начинают все более жадно  требовать этих новых возбуждающих  веществ.

Кушанье считается хорошо приготовленным, только когда оно донельзя переперчено, до  отказа едко и остро; даже  в пиво кладут имбирь, а вино так приправляют толчеными специями,  что каждый глоток огнем горит в гортани. Но не только для кухни нужны Западу столь огромные количества especeria.

Женская суетность тоже требует все больше и больше благовоний Аравии, и притом  все  новых  —  дразнящего чувственность  мускуса,  приторной  амбры, розового масла; для женщин ткачи и красильщики вырабатывают китайские шелка, индийские узорчатые ткани, золотых дел мастера  раздобывают белый цейлонский жемчуг и голубоватые нарсингарские алмазы. Еще  больший спрос  на  заморские товары предъявляет католическая церковь, ибо ни  одно из миллиардов зернышек ладана, курящегося в кадильницах, мерно раскачиваемых  причетниками  тысяч и тысяч церквей Европы, не выросло на европейской  земле, каждое из миллиардов этих зернышек морем и сушей совершало свой неизмеримо долгий путь из Аравии.

Аптекари в свою очередь являются постоянными покупателями прославленных индийских специй — таких, как опий, амфора, драгоценная камедистая смола; им по опыту известно, что никакой бальзам, никакое лекарственное снадобье не покажется  больному истинно целебным, если на фарфоровой баночке синими буквами не будут  начертаны магические слова   arabicum или indicum. Все восточное в силу своей отдаленности, редкости, экзотичности, быть может и дороговизны, начинает приобретать для  Европы неотразимую, гипнотизирующую прелесть. «Арабский», «персидский», «индостанский» — эти определения в средние века (так же как в восемнадцатом веке  эпитет «французский») тождественны словам: роскошный, утонченный, изысканный, царственный, драгоценный. Ни один товар не  пользовался таким спросом, как пряности: казалось, аромат этих восточных цветов незримым волшебством околдовал души европейцев…»


При всём вышесказанном не могу сказать, что время было потрачено совсем зря. Я получил много информации об одном из наиболее важных путешествий в истории человечества, а это будет полезно для моего общего эрудиционного фона. 🙂

P.S.

Эту книгу мне прочесть посоветовали. Наверное, хорошему человеку понравился витиеватый публицистический стиль автора. Но от меня «алаверды» не будет, прочесть правда книгу можно прямо здесь.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.